This is the article published for the 25th anniversary of the St.
Filaret Institute of Moscow. This is the translation of the interview I
gave to Lauren Gelfond Feldinger and published in the Jeruslaem Post
(2005). It makes sense somehow that some friends have put it on these
days. I dedicate my life to Jewishness and Christianity and the Oneness
of faith in the One God, in the One Jerusalem. A survivor, brought up to
constantly pardon and atone and be good, a "mentsh\מענטש" or at least
do my best to reach this. A sort of flying unidentified subject, I daily
bear compliments, greetings and simultaneously disdain and rejection.
Not bitter herbs but a path to bring smiles, laughters, goodness with a
glimpse that "no, don't worry, I know you betray". This article was put
on yesterday, an oportunity to say that an open Eastern Orthodox priest,
a Jew (and no Jew is authorized in my opinion to leave Israel as
Jewishness because of the immense miracle of our present being), a
Hebraist and Yiddishist, Aramaic-educated teen... Ukrainian-born and
Soviet citizen at first, then European with a touch of South Africa,
normal in Israeli society. The miracle is to be at the service of the
Greek Rum-Orthodox Patriarchate of Jerusalem. I am there at home, among
Arabs and Greek and one single Romanian. But look, think it over: the
Israeli Christians do not exist for those who with fervor pray for peace
at the moment. Not a word on us, just the usual way and all the
specialists, reporters, religious correspondents and fervent believers
split our society more than we do, definitely not what I am doing
because I cross the walls as a sort of what the French call
"passe-partout". Crossing the many diachronic and synchronic layers of
faith and creeds in God. But we do not exist, not only those "so called
converted or Hebrew Christians"... No, Israeli society Christian are so
numerous, of all tongues and backgrounds, speaking and praying yes in
Hebrew for some or Arabic, but also all the languages of human nature
and soul. We do not exist... or there is rather this thick and dumpy,
concentrated opacity and blindness. There is a blind fortress for whom
links the unique oneness of Divine Providence shared in the Presence of
the Resurrected and the resurrection as confessed by the Jewish creed.
Passing the solid wall of hatred and alterity is thus a sacrifice of a
life. Looking ahead with tenderness (as survivors know the meaning of
miracle) and accept all, knowing that cheating us will be rewarded with
pardon and atonement as such is our call. Do pray for the Israeli
society faithful, all of them, now, at the present as united in the
Only-One and be good, just be good and share. Each soul and flesh is
more than our tiny sparrows...., let's pray and be human, humane.
"Необычный православный священник"
Статья посвящена жизни и обращению в христианство свящ. Александра
Виноградского, настоятеля храма свт. Николая в Старом городе Иерусалима
3 марта 2005 года
пережили Холокост, стать православным священником и служить
иммигрантам-христианам в Израиле?
Нет, историю его родителей обычной не назовешь, если, конечно,
история людей, переживших Холокост, вообще может быть обычной. Мать
Абрахама бен Баруха пережила концентрационный лагерь Майданек в Польше,
где погибли ее новорожденный сын и мать, а его отец остался в живых,
будучи участником французского сопротивления. Бен Барух родился в 1949
году в семье советских граждан, живших во Франции.
В юношестве родители Бен Баруха много способствовали его учению,
стремясь, чтобы он воспринял и их языки, и их философию: Талмуд, Тора,
еврейская литература, сионизм, иврит, идиш, русский, украинский… и язык
тех, кто совсем недавно убил до 300 человек его родных, – немецкий.
Проведшему детство в 50-е годы в нескольких западно- и
восточноевропейских странах Бен Баруху не всегда было понятно, почему
его родители так настаивали на этом. Ведь перенесшая страшную травму
мать больше никогда ни слова не произнесла по-немецки и не ступала на
немецкую землю, где ее семья жила когда-то до войны. Однако одно из
самых ярких воспоминаний о матери, оставшихся у него с детства, – о том,
как она упорно добивалась, чтобы в восьмилетнем возрасте он говорил
по-немецки безупречно чисто и без акцента. Тогда его послали изучать
язык в Австрию, в маленькую баварскую деревушку.
«Это очень в раввинистическом духе, – вспоминает он почти пять
десятилетий спустя. – Она говорила: «Ты принадлежишь к другому
поколению, твой долг – примириться с немцами. Это – дело вашего
поколения».
Эти ее слова впоследствии подтолкнули его избрать совершенно необычный путь.
В возрасте 24 лет, после изучения еврейского философа Эммануэля
Левинаса в Париже, сравнительного языкознания со специализацией на идише
в Копенгагене и раввинистического учения в Антверпене, он шел по улице в
Женеве и внезапно почувствовал импульс войти в церковь. Он зашел, как
любой любопытствующий турист, и вышел без каких-либо особенных ощущений.
Тем не менее, несколько месяцев спустя, уже в Париже, началось его
обращение в христианство.
Хотя сегодня его решение ставит в тупик и иудеев и христиан, он
говорит, что объяснить его не может никак, кроме как сказав, что это его
судьба – и крест.
После обращения и изучения православия он со временем стал диаконом
(или ведущим молитву в церкви) в 1987 году, а затем, в 1995, сделал
следующий шаг ища возможности более тесного общения с людьми – стал
священником.
Уже в этом качестве он не только общался с прихожанами православных
церквей, но читал лекции и преподавал сравнительное богословие и
лингвистику по всей Европе, пока в 1998 году его не пригласили служить в
Патриархии иерусалимской греческой православной церкви. Более шести лет
он служит православным христианам в Израиле, говорящим на славянских
языках, из которых многие, как и он сам, имеют еврейские корни.
Сегодня ему 56, и когда смотришь, как он пьет кофе в иерусалимском
кафе, то вся его личная и семейная история кажется скрытой под простым
черным облачением до полу и круглой шапочкой-таблеткой греческой
православной церкви. Хотя он по-прежнему отзывается на «Аврам», но
принял и русское имя, данное ему вместе с саном, – отец Александр.
Он говорит, Израильтяне часто глазеют на него, как в зоопарке. При
всем том, он не отказывался ни от своих корней, ни от своего народа.
Христиане тоже не могут понять и часто смущаются от его приговорок на
иврите и идише, цитат из Торы и Талмуда. При этом его не привлекает
учение мессианских евреев или евреев за Иисуса.
До сегодняшнего дня он никогда публично не рассказывал о своем прошлом и о своем пути.
Вы – иудей?
Я, естественно, принимаю веру и учение христиан, хотя не могу
сказать, что отказался от своего еврейского происхождения или иудейских
корней. Многие евреи оставляют иудаизм и становятся обычными,
нормальными христианами, отвергая свое прошлое, но я так не хочу, я хочу
оставаться тем, кто я есть. Я еврей, потому что связал себя с судьбой
еврейского народа, но только евреи могут засвидетельствовать, что я
действительной принадлежу к ним. Я не увлекаюсь мечтаниями о том, что мы
все – одно целое, как это делают некоторые христиане. Иудаизм и
христианство – разные вещи. Это может восприниматься как противоречие,
но так оно и есть, и здесь я не одинок. Есть много священников, евреев
по происхождению, которые много помогали израильскому обществу.
Как Ваша семья отнеслась к Вашему обращению?
Об этом трудно говорить, но моя семья считала, что меня для них не
существует, как если бы я умер. Но 20 лет назад, в последние дни своей
жизни, моя мать приняла меня и позволила помогать ей. Я помог отцу
поселиться в еврейском доме для престарелых и позднее похоронил их обоих
по иудейскому обычаю. Многие люди, обратившись в христианство,
стараются окрестить своих родителей, но я никогда не пытался повлиять на
их веру.
Как на Ваше представление о призвании повлияло то, что Вы родились в семье, выжившей в Холокост?
Я всегда считал, что мы не «выжили», а преодолели, победили «шоах».
Мне не нравится слово «выжившие» (survivors). Что бы ни произошло, мы
выживем. Христиане меня считают прежде всего евреем, и в каком-то
смысле, в частности потому, что я посвятил свою жизнь установлению
взаимопонимания и примирению между иудеями и христианами, я мог бы легко
избежать этих проблем, но я принимаю этот вызов сознательно, поскольку
любой шаг в сторону примирения и прощения кажется мне важным.
Из всех существующих форм христианства почему Вы выбрали именно византийское или восточное православие?
Я выбрал православие, т. к. оно ближе всего к иудейской традиции,
хотя обычно это стараются не замечать. Очень немногие христиане знакомы с
иудаизмом, и очень немногие иудеи знают христианский мир. Хотя в
Израиле сейчас все больше и больше выходит книг на иврите о
восточно-византийских исторических связях Святой Земли. Некоторые
уважаемые русские богословы (хотя и не всеми однозначно воспринимаемые),
как, например, Владимир Соловьев, указывали на эту связь и на то, как
важен иудаизм для православия.
Как Вы в себе примиряете противоречия между иудаизмом и христианством?
Не думаю, что это возможно. Понадобятся века, чтобы исправить то, что
накопилось за века взаимной неприязни и невежества. Я не хочу сейчас
говорить о конкретных различиях, потому что иногда это всего лишь личная
точка зрения, или то, что вам сказал кто-то, и совсем не обязательно
то, что есть на уровне закона в иудаизме или христианстве. Скажу только,
что стараюсь примириться и уважать всякую живую душу, любого человека,
живущего в этой стране.
Как Вас принимает иудейское общество в Израиле?
Однажды на площади Кикар-Цион (в Иерусалиме) израильские девушки
раздавали какие-то подарки (уж не помню, что) и давали всем, кроме меня.
Я их спросил, почему. Они ужасно удивились и стали спрашивать меня «Как
это священник говорит на иврите? Вам здесь не одиноко? У вас исповедь
бывает?»
Я им ответил: «ашамну, багадну, газалну» («мы виноваты, мы предавали,
мы грабили» – словами из иудейской исповеди «видуи»). Они были в шоке и
спросили, откуда я узнал эти слова. Я ответил: «Разве иудейский мир
закрыт для других? Разве о нем никто не знает?» Они очень обрадовались и
дали мне один из своих подарков.
Я говорю «шалом» всякому, с кем общаюсь. Нужно быть настоящим
человеком («менш» на идише), быть открытым, улыбаться, говорить не
боясь, и даже если меня отталкивают, я снова пытаюсь наладить общение.
Почему Вы приехали в Израиль?
Я всегда хотел жить в Израиле, с детства. Мои родители были сионистами.
Несколько родственников 120 лет назад выкупили земельный участок в
Хайфе, можно сказать, спонсировали страну. Многие годы я изучал
лингвистику и богословие и много ездил по Европе как преподаватель. В
это время была большая алия (эмиграция) из-за «закона о возвращении».
Для многих это создавало огромные проблемы национального самосознания,
особенно для тех, кто приезжал из бывшего Советского Союза из
«смешанных» семей, т. е. детей смешанных браков иудеев и христиан или
евреев, выросших в христианской среде.
В коммунистических странах люди всегда жили в страхе, постоянно
спрашивая себя, возводить ли вокруг себя стену или открыться для
большего понимания. Здесь они теперь не знают, где они находятся, где
свое, а где чужое, и мне хочется помочь им открыться для понимания, а не
отвержения и ненависти.
В 1998 г. в Греческой Православной Патриархии, решая, как поступить с
православными христианами-славянами с еврейскими корнями, узнали о том,
что есть такой православный священник из евреев, говорящий на
славянских языках. Покойный патриарх Диодор получил рекомендательное
письмо от православной церкви в Европе, где было написано, что я знаю и
Израиль, и Православие, что читал курсы об иудейских корнях православных
церквей, особенно в отношении происхождения богослужения и молитв. И
патриарх и Священный Синод пригласили меня сюда.
Я мог бы приехать и по «закону о возвращении», но я никогда ничего не просил у государства.
Прежде всего, я приехал сюда ради примирения иудеев и христиан, а
также потому, что хотел духовно окормлять православных верных, которые
приехали сюда после падения коммунистического режима в бывшем Советском
Союзе и других восточноевропейских странах. Я хотел помочь им жить в
соответствии со своей духовной традицией и помочь Израилю принять и
интегрировать этих людей в свое общество, с уважением относясь к их
духовным и культурным корням.
В Греческой Православной Церкви в Израиле в основном греческое
священство и арабская паства. Какой подход вы используете в
богослужениях для израильтян-иммигрантов из бывшего Советского Союза,
для которых и греческое, и арабское общество и культура чужды?
Я веду Литургию на 80 процентов на иврите. Для меня это решение имеет
и нравственную, и духовную подоплеку; от политики я стараюсь держаться в
стороне. В моем храме в Старом Городе – Церкви Св. Николая – я молюсь
сначала на иврите, потом на современном русском, украинском, немного на
румынском, арабском и церковнославянском. Я стараюсь подстраиваться под
духовное понимание присутствующих.
Вокруг живут в основном арабы, но я служу на иврите, потому что наша
задача помочь инкультурации наших прихожан в израильское общество, чтобы
они могли полноценно жить в нем, а не просто быть русскими или бывшими
советскими людьми в Израиле. Я также объясняю им культурный контекст.
Когда мы читаем Евангелие, я часто провожу сравнения с параллельным
недельным циклом чтений из Торы и объясняю, что «это та этическая и
культурная среда, в которой вы живете». Я все время объясняю и
сравниваю.
Я не хочу служить только на одном каком-то языке, потому что Бог, я
думаю, принимает любой языке. В Талмуде (Сота 7:1) есть в точности та же
фраза, что и в Евангелии, в Книге Откровения, что Бог собрал людей «из
всех племен и колен, и народов и языков».
Гораздо интереснее и труднее объяснять значение Писания сегодня, для
современного человека. Многие семьи здесь смешанные, разного
происхождения, где только один из супругов или родственников еврей.
Задача связать иудейский образ жизни, который вокруг нас, с христианской
традицией, которая здесь зародилась. Гораздо лучше видеть общее, чем
систематически выстраивать стены и разделять группы людей.
С какими проблемами сталкиваются иммигранты-славяне, выросшие в
христианской среде, но имеющие еврейские корни? Как вы им помогаете, что
советуете?
У меня есть церковь, но меня больше заботит, чтобы у приезжающих сюда
и их детей была возможность стать нормальными израильскими гражданами,
оставаясь при этом самими собой.
Они в замешательстве, их разрывают изнутри вопросы о том, кто они, им
нужно обрести мир. Я стараюсь помочь им не пытаться отказаться от себя
или своей семьи. Они не знают, как себя вести, на ком жениться или за
кого выходить замуж, идти ли армию.
Я рассказываю им о христианском и иудейском отношении к жизни, говорю
им об израильских законах, ведь они не подозревают, что в этой стране
законы, защищающие права человека, очень сильны. Очень многим русским
или, скажем, эфиопам, трудно понять, что у них есть права и обязанности и
что с этим надо жить.
Если люди говорят, что не хотят служить в армии, я у них спрашиваю:
кто вас привез в Израиль? Для чего вы здесь? Можете ли вы этот опыт
служения в армии обратить на благо, прежде всего для себя? Я у них
спрашиваю: «Это ваша страна? Кто будет служить в полиции или в армии в
субботу?» Я им говорю: «Найдите способ найти свое место в этой новой
жизни в вашей новой стране».
Если живешь в этой стране, надо как-то соотносить себя с местными традициями.
Более того, христиане знают, что их долг – молиться и уважать власти и
наследие той страны, в которой они живут, ведь об этом говорит
Евангелие.
Как Греческая Православная Патриархия относится к вашим методам и убеждениям?
Есть люди, которые не понимают меня и не верят мне, есть те, кто не
уверен, что мне надо оставаться здесь. Но официально Греческая
Православная Патриархия меня поддерживает: они меня сюда привели, они же
дали мне храм. Они видят, что есть нужда, они официально поставили меня
во главе славянской израильской общины в рамках Греческого
Православного Патриархата.
У нашего патриарха Иринея есть приговорка, которая здесь очень
подходит: «Сига сига, швая швая, леат леат, но потихонечку» - то есть
«не торопясь» по-гречески, по-арабски, на иврите и по-русски.
Каково отношение греческой православной церкви к иудаизму?
У всех православных церквей сейчас большие проблемы с признанием
ценности современной иудейской традиции и ее связи с христианской
традицией. Причина проста: взаимное невежество или, лучше сказать,
отчуждение. Между иудеями и христианами в Израиле стена отчуждения
огромна, и, как всегда, это особенно чувствуется в Святой Земле, где от
политики никуда не уйдешь. Я пытаюсь, хотя это и очень непросто, пробить
брешь в этой взаимной и ежедневно возводимой стене непонимания и
незнания.
Церкви здесь исторически всегда были связаны с арабами, так что они
многое знают и принимают из мусульманского мира, как например
литургический язык Корана. Что же касается евреев и иудаизма, есть
какое-то неизменное невежество. Я стараюсь помочь установить хоть
какую-то связь, ведь контекст Евангелия весь целиком укоренен в
иудейской традиции первого века.
Есть некоторые точки пересечения, которые должны помочь установить
какие-то положительные связи. Например, и иврит, и греческий – древние
языки, которыми пользуются и в наше время. То, как они приспосабливаются
к современному миру, как выбирают слова для того, чтобы называть новые
вещи и идеи, очень похоже. Вера часто связана с такими «священными
языками». Тот факт, что они в современном мире используются в
разговорной речи, может помочь навести мостки между простым, народным и
«священным» в языке.
Наряду с другими писаниями в греческой православной церкви, как и в
других православных христианских церквях, читают Танах, т. е.
официальный греческий перевод семидесяти еврейских старцев из
Александрии или Септуагинту. Таким образом признается полноценность
еврейского текста и традиционного понимания Танаха. Кроме того, и этот
знаменитый перевод, да и язык Нового Завета полны семитизмов точно так
же, как Талмуд полон греческих слов.
Как иудеи и христиане Израиля воспринимают ваше отношение к примирению?
Существует взаимное невежество, что-то вроде слепоты, которая может
быть очень агрессивной, и с той, и с другой стороны. Например, если я
говорю, что «Шма Исраэль» трижды в Евангелиях произносится Иисусом,
большинство иудеев говорят, что не верят, что в Евангелии могут быть
такие священные иудейские слова. Большинство же христиан говорят, что
это не относится к евреям или иудаизму и что это надо толковать как
святые отцы. Задача – найти тот узкий путь, который даст произойти
встрече для тех, кто приехал сюда, особенно из коммунистических стран,
многие из смешанных семей и культур. В коммунистических странах говорить
правду не принято, если вообще что-либо говорить.
Большая «алия» из бывшего Советского Союза привела сюда множество
христиан из стран, где восточное христианство и иудаизм существовали в
очень похожей духовной обстановке, и когда появится возможность изучать и
сравнивать, скажем, Любавича и Бреслова или разные церковные традиции,
то можно будет многое понять, т. к. это влияет на многих наших прихожан и
их понимание здешней культуры. И таким образом как-то позволяет открыть
врата примирения.
Почему ваше понимание своего долга в отношении примирения сделало вас
христианским священником, а не раввином или активным деятелем иудаизма?
Я действительно разделяю христианский символ веры, хотя сам никогда
не объясняю его. С другой стороны, иудеям и христианам нужны такие
«живые мосты», которые можно было бы противопоставить тому, что раньше
было разрушено ненавистью или взаимными подозрениями.
Я выбрал путь христианина, который предполагает сознательное принятие риска быть отверженным и иудеями, и христианами.
Равви Лео Бек, главный раввин Германии, тоже переживший
концентрационные лагеря, однажды написал, что «обращения (из иудаизма)
редко являли дух смелой жертвы».
Мой путь включает и жертву. Все, что я сейчас делаю, это не то, как я
бы распорядился собой, но это прямой результат следования духовному
призванию. Это уже за пределами моей воли.
Лорэн Гельфонд Фельдингер, «Джерусалем Пост»
LAUREN GELFOND FELDINGER, THE JERUSALEM POST
3 марта 2005 г.
Священник Александр Виноградский
